5.png
Бутовский полигон – крупнейшее в Московском регионе место массовых расстрелов и захоронений жертв сталинских репрессий. Сегодня известны имена 20760 человек здесь убиенных. Эти люди были расстреляны в течении очень короткого периода времени, с августа 1937г. по октябрь 1938, а полигон функционировал с 34 по 53 год…
Те, о ком мы знаем – мужчины и женщины в возрасте от 14 до 82 лет, представители 73 национальностей, всех вероисповеданий, всех сословий, но большинство из них, простые рабочие и крестьяне – русские православные люди.
Около 1000 человек, из числа погребенных в Бутово, пострадали как исповедники Православной Веры, более трехсот, сегодня прославлены в лике святых.
Название нашего сайта – martyr (мартир), происходит от греческого μάρτυς, что в буквальном переводе значит – свидетель, на русский чаще переводится как мученик. Сайт посвящен, прежде всего, убиенным на Бутовском полигоне за Православную Веру, но не только. Мы собираем и публикуем материалы о всех пострадавших в Бутово и иных местах в годы репрессий, независимо от их национальности и вероисповедания.
france Spain

Об отце Николае Алексеевиче Храповицком, убитом в Бутово

01

На Бутовском полигоне трагически оборвались судьбы тысяч наших соотечественников. Людей разного возраста, социального положения и образования. Людей не только уничтожили, но и обрекли на забвение. Поэтому очень важно, что имена многих из них вновь привлекают к себе внимание спустя десятилетия цензуры и беспамятства. Через это мы восстанавливаем связь с важнейшими пластами нашей общей исторической памяти. Сегодня мы предлагаем вниманию читателей уникальную публикацию, подготовленную специально для нашего сайта дочерью расстрелянного 9 декабря 1937 г. Николая Алексеевича Храповицкого - Галиной Николаевной Храповицкой, известным ученым литературоведом, доктором филологических наук.  И. В. Гарькавый.

02


Это две фотографии моего отца. Первая помечена концом мая 1918 г., но сделана, вероятно, раньше – к этому времени российской императорской армии уже не было. В этот день мой будущий отец сделал первое предложение моей маме, Маргарите Николаевне Крыловой, дочери ярославского протоиерея Николая (Константиновича) Крылова.

Мама и отец познакомились еще до начала первой мировой войны, когда отец был студентом какого-то технического вуза в Санкт-Петербурге. На фотографии значок об окончании либо вуза, либо академии, рядом значок (крестик), удостоверяющий, что его носитель – отличный стрелок. Зигзаги на эполетах – указание на то, что шефом подразделения, где служил отец, является особа царской семьи. Специалист из Лефортова сообщил, что орден на шейной ленте – это Владимир 4-ой степени, а в петлице – это Станислав 3-ей степени с бантом и Станислав второй степени. Знаток орденов времен Российской империи, определивший и шефский знак и роль крестика на отвороте, сказал, что на шейной ленте – Анна второй степени, а в петлицах – Владимир четвертой степени с бантом и Станислав третьей степени. Оба человека сошлись на том, что отец имел чин штабс-капитана. Второй «информатор» дал больше сведений и отметил, что Владимира с мечами, как у отца, можно заслужить только за отличие на поле боя. В данном случае все свидетельствует о том, что отец во время первой мировой войны не отсиживался в штабах, а защищал свою Отчизну.

 

03Отец родился в 1894 г., Ленинградской обл., Старорусском р-не, в деревне Налючи . Никто не мог и подумать, что его жизнь так страшно окончится в 1937-ом году. Сначала он закончил новгородскую семинарию (она бесплатная, что была важно для сына небогатого сельского священника), а потом поступил в какой-то технический институт Санкт-Петербурга. На его военном пиджаке значок технического вуза Санкт-Петербурга. Из вуза он был призван в армию, очевидно, в 1914 г. Поженились мои родители в 1923 г. И мама и отец были романтиками. Они умели любить всей душой и ценить чувство друг друга. Их объяснение в любви заставляет вспомнить самые поэтичные страницы из «Анны Карениной», когда Левин оставляет письмо для Кити, в нем есть только первые буквы тех слов, которые он жаждет, но не смеет произнести. Такое же письмо сохраняется и в наших архивах, и я не имею права это публиковать. Это было бы святотатство. Есть и еще одна открытка с розами, где всего лишь одна фраза, обращение без имени, но с подписью, где есть и слова «твой Коля». Венчались мама с папой в Ярославле. Благословлял маму ее отец иконой Божьей матери, которая и сейчас стоит в нашем доме. Вторая фотография – это 1936 или роковой 1937-ой. В 1938 г. маме пришлось устраиваться на работу и одновременно получать военный билет – она врач. Вторая фотография мамы передает облик женщины, душу которой убили, особенно ее глаза, которые смотрят и ничего не видят. После свадьбы молодые уехали в Москву и поселились в мезонине того дома на Невольном переулке, где я родилась и прожила почти 42 года, за вычетом трех военных лет. Я знаю только, что до работы в АТЭ-1 отец был шофером-испытателем автомашин, но когда началась эта работа, когда закончилась и где, едва ли узнаю. На АТЭ-1(Электрозавод имени Куйбышева) отец работал с 10 февраля 1928 г., т.е. с момента основания завода.

77Жену отец нашел под стать себе. Если бы не мамин характер, нам бы с ней не выжить. На этой фотографии она в 1938 г. Она была нужна для получения военного билета: мама – врач. Это лицо человека, душу которого убили, об этом говорят мертвые глаза.

До замужества мама дважды поступала в медицинский институт – сначала в Ярославле, а потом в Москве. И дважды ее отчисляли потому, что дети священников, как и дворяне, не имели права не только на высшее образование, но и даже на семилетнее. Сидеть без дела мама не могла. Она закончила зубоврачебные курсы и вместе с тем посещала Вечернюю поликлинику Государственного института стоматологии и одонтологии. Но скольких своих младших коллег, высшее образование имевших, она научила работать по-настоящему!

04Я, «долгожданное чудо», в семье родителей, родилась только в 1930 году. Мама ушла с работы. Она много раз порывалась вернуться на работу, но отец всегда говорил ей: «Еще успеешь наработаться!» Как он оказался прав!!! Отец не только работал, чтобы прокормить семью, но и учился заочно в Московском инженерно-экономическом Институте имени Серго Орджоникидзе. Из всех наших «правителей», только Орджоникидзе я могу вспоминать с благодарностью: только он в страшные годы террора (1937-1938), кажется, не подписал ни одного смертного приговора, а их всех Сухорукий, «кремлевский горец», чтобы «замазать кровью», заставлял это делать. Поэтому-то Орджоникидзе, верно, и застрелился, или его застрелили, чтобы замолчал навсегда. В 1932 году отец получил второй диплом – инженера экономиста. Однако он прошел весь «обще-инженерный цикл». Есть предметы, связанные организацией производства и техническим планированием, но главное то, что он готовил себя не к сидению в конторе за столом, а к творческой работе в научно-конструкторском бюро, чего и достиг. Он и работал и учился в институте. А если не институт, то сверхурочные дела в конструкторском отделе, где он был руководителем группы. За его рационализаторские предложения выписывали премии на имя мамы до начала войны. На заводе маме дали справку, что отец был допущен к работе с секретными документами и никаких замечаний по службе не имеет. А в это время он уже был убит в Бутово. Одно из его рационализаторских предложение – это новая конструкция звукового сигнала для автомашины. Раньше из кабины шофера высовывался рожок, похожий на небольшой горн. Отец сделал сигнал кнопочным, как это принято теперь. Звук он подбирал на нашем пианино Schröder (мама хорошо играла). Так вижу его сидящим у правого края клавиатуры. В статье «Осуществленная идея» газеты «Электрозавод» от 7 ноября1936 г. № 2361было написано, что автомобиль имел, грузовой и легковой, подавал звуковой сигнал с помощью выведенного наружу рупора. Теперь авторский коллектив во главе со «старым электрозаводцем инженером Храповицким» начал работу над безрупорным сигналом, который должен упростить конструкцию и сберечь металл. Далее цитирую статью газеты: «Сегодня на столе инженера Храповицкого лежит первый образец.(…)Оказалось излишним изготовление специального рупора, на который тратится много латуни и железа. Значительно повысится темп производства сигналов. А звук? Звук стал еще чище. Безрупорный сигнал есть!».

В статье помещен и портрет автора нового сигнала, как сказано «Инженера АТЭ ТВ. Храповицкого – конструктора безрупорных сигналов»
Семья для отца значила очень много. Неслучайно так много снимков, где я с мамой. Это могли быть и московские, и дачные.

Жизнь нашей с мамой семьи. Мама и отец. Я почти всегда говорю «отец», в этом дань памяти его трагической судьбе и вместе с тем некоторая отдаленность от меня. Безусловно, и огромное, неизмеримое уважение. Не потому, что он мне чужд: я любила его, когда была маленькой, но его отняли у меня, когда мне исполнилось семь лет. Мое самое раннее воспоминание о нем – это, вероятно, бессонная ночь в раннем детстве. Я на руках у отца. Он мне показывает луну. Помню, что она была яркая, полная, и я ее требую. Чем меня успокоили, я не помню, но луну я получила в жизни: это любовь моих родителей и мой муж, моя профессия и любовь к ней. Только детей нам Бог не дал. Физически я помню его отраставшую к вечеру бородку, о которую я кололась, целуя его, помню, что подбородком едва касалась ремня на его брюках, когда прижималась к нему и обнимала. Он достал мне луну: я выросла достойной того, чтобы полюбить такого человека, как мой муж, и быть любимой им. Достойной памяти об отце и гордости им, достойной страдания его страданиями. Достойной моей героической мамы. Однажды он вернулся с работы очень взволнованным: ему предложили подписать чертеж электроснабжения танка. Отец, участник войны, понимал, что с таким электроснабжением танк выйдет из строя в первом же бою. Возможно, именно после этого он украсил мой детский уголок портретами руководителей партии и правительства, потом отошел в сторону, посмотрел сбоку и сказал: «Ну, вот, теперь будет хорошо». 7-го ноября 1937 г. отец со мной на плечах ходил на демонстрацию и многие заводчане приветствовали хорошо известного им изобретателя. Но взрослые видели, что творится в стране, и вместе с тем это было время какого-то лихорадочного веселья. Пир во время чумы -1937-ой год.

В это время радио только входило в жизнь каждого человека. Отец дружил с мужем маминой сестры Дмитрием Евгеньевичем Сфериным, они еще до моего рождения вместе собирали ламповый радиоприемник, лежа у нас дома на полу на ковре. Ужасно радовались, когда, наконец, удалось услышать первую передачу. Оба они были инженеры. А мама поила их чаем с вареньем из райских яблочек. В доме тети Лены такого не варили, а они Дмитрию Евгеньевичу очень нравились..

По переулку идет дама в зеленом атласном халате, с всегда красивой прической: спереди волосы чуть завиты, сзади – коса уложена валиком. Ее волосы пепельные, седины на них почти незаметно. У дамы собачка, как теперь говорят «двортерьер», пес умен, знает много слов. Но это «дама с собачкой» из нашего века, она пережила известие о том, что НКВД безвинно убило ее мужа, ее гоняли по всем тюрьмам Москвы, когда его уже не было в живых. О том, что отец репрессирован, напоминали всеми способами и везде. Мужчины считали, что и мама, и я (подросток еще) – их добыча. Только наша энергия нас спасала.

В 1941 г. мне пришлось сначала пережить известие о начале войны, а потом увидеть и пережить первый воздушный бой под Москвой 29 июня 1941 г. В эвакуацию мы попали в Ростов Ярославской области: там были родственники, а от дома далеко ехать не хотелось. Мама там стала работать зубным врачом, но зарплаты не хватало на жизнь и мы с ней вдвоем стали нарушать закон: она вела прием больных без всякой лицензии, не платя налога. А я ей помогала: крутила педаль ножной бормашины. А через год мы переехали в Угодичи, на другую сторону озера Неро. Там мама тоже без лицензии занималась протезированием. 

05В 1944 г. было решено возвращаться в Москву, но без пропуска билетов не продавали. И мама решила договориться с железнодорожными милиционерами. Тогда валютой (без платы никто не собирался помогать) служил спирт. Везли ее туда и обратно в отделении для заключенных. А потом на базаре в Ростове она договорилась с совершенно незнакомым шофером, что он нас со всем нашим урожаем (в основном это был картофель с нашего участка) доставит в Москву. Перед пропускным пунктом в Москву нам, у нас пропуска не было, надо было выйти из машины и ждать за углом. Здесь у мамы нервы не выдержали и она сказала: «А будет ли он нас там ждать?» Без машины мы теряли все: продукты в голодной Москве, где у нас даже карточек еще не было, все вещи. Но он ждал. В свою квартиру мы смогли попасть с большим трудом, хотя по закону сохраняли права на нее. Только мамина энергия нас спасала.

Я все-таки смогла получить высшее образование: дважды подавала документы в МГУ и там жирным красным карандашом подчеркивали в анкете 1937 год, а на собеседовании (у меня была серебряная медаль) задавали такие вопросы, на которые школьница ответа дать не могла. Когда я, Храповицкая Галина Николаевна, дочь убитого в 1937 г. в Бутове Николая Алексеевича Храповицкого и Маргариты Николаевны Храповицкой, уже став кандидатом филологических наук и преподавателем МПГУ, вспоминала эти вопросы, то отчетливо понимала, что такое могли спрашивать только на кандидатском экзамене.

Для меня связи семей Храповицких, Крыловых и Солодубов нерушимы. Фамилию мужа я не взяла, потому что мой отец – Храповицкий – не должен был уйти из памяти.

Выше – мы с мужем, Юрием Петровичем Солодубом. Судьбы наши схожи: отцы почти одногодки, обоих убили в 1937 г. Только Петра Кирилловича Солодуба на Соловках. Вопреки всем советским законам мы стали докторами филологических наук и профессорами. Я сменила бы фамилию на Солодуб, если бы у нас были дети. И Храповицкие, и Крыловы – это род священников и детей священников. Из Храповицких я знала отца, его брата Алексея, их мать Валентину Фотиеву, которая стала жить с нами после ареста отца. Я слышала о деде, который был священником и учителем географии и истории в школе для девочек. Три года он пробыл в заключении и вскоре умер в 1935 г. Помню, что отец ездил его хоронить. Семья Крыловых, мама – Крылова – как и обычно семьи священников, весьма обширна. О каждом из ее представителей я писала и еще буду писать в полном «собрании сочинений», но сейчас могу добавить лишь то, что подлецов и мздоимцев в ней не было. А от репрессий страдали многие.
Оставшись одна в 2005 г., я стала ездить по всей Европе: мне все надо было увидеть своими глазами – я специалист по зарубежной литературе, а литература без знания архитектуры, живописи и музыки не существует.

Вопреки всему я стала доктором филологических наук, получила звание профессора, так же, как и мой муж.

Ниже – фрагмент из статьи об отце «Осуществленная идея» газеты «Электрозавод» от 7 ноября 1936 г. № 3261 и мой портрет, сделанный фотографом-художником.

Храповицкая Г.Н.


06 07